В эти дни страна торжественно не отмечает седьмую годовщину принуждения к импортозамещению ПО. Среди бесчисленных IT-тусовок разной степени официальности, забравших у высших правительственных чиновников многие человеко-часы, не нашлось места для научно-практической конференции «Результаты введения реестра отечественного ПО и его дальнейшая судьба».

Семь лет — большой срок, это треть времени, необходимого для смены поколений. Накопленный опыт достаточен, чтобы понять, оправдались ли ожидания, которые в 2016-м сопутствовали созданию реестра.

Соответствующее исследование D-Russia.ru провести не может, однако сформулировать его задачи и рабочие гипотезы рискнём.

Польза реестра

Закупка за государственные деньги иностранного ПО в стране, обладающей собственной поисковой машиной, собственной ERP-системой и университетом, чьи студенты единственные в мире семь раз выиграли ICPС, – оправдана не всегда.

Вот пара особенно выдающихся примеров. В январе 2015 года кредитное учреждение Сбербанк закупило продукцию Symantec почти на 3,7 миллиарда рублей (курс доллара той поры – 61 рубль). Невозможно представить, чтобы «Лаборатория Касперского» не поставила «Сберу» продукт с нужными характеристиками (это не суждение автора; заимствовано из беседы с крупным отечественным IT-предпринимателем), но нет, 60+ миллионов долларов ушли в США.

Единый расчётный центр Министерства обороны РФ – учреждение, начисляющее денежное довольствие всем нашим военнослужащим – работало и, вероятно, по-прежнему работает на платформе SAP. Это всё равно, как если бы вместо продукции Уралвагонзавода министерство нашей обороны закупило «Леопарды».

Ещё живы люди, помнящие грандиозный скандал 90-х из-за покупки «Мерседеса» для министра обороны Грачёва. Из-за закупки SAP министром Сердюковым никто почему-то не скандалил.

Заслуга реестра отечественного ПО в том, что он стал хотя и не непреодолимым (с обоснованием необходимости разрешено закупать что угодно), но всё же препятствием для финансирования Россией иностранной промышленности. Общий объём госзакупок российского ПО, по данным АРПП, в 2022 вырос на 70% и составил 300 миллиардов рублей, а закупки иностранного софта сократились более чем на четверть.

Вред реестра

Как и всякая бюрократическая мера, реестр отечественного ПО представляет собой упрощённую информационную модель регулируемой предметной области. Высокая степень такого упрощения опасна.

Настораживает слишком бурный рост количества программных продуктов определённых классов в реестре.

Данные, приведённые на графике, на прошлой неделе демонстрировал Postgres Professional, их можно проверить на сайте реестра.

Скорость пополнения реестра – 12,5 программного продукта ежедневно, считая выходные и праздники. Надо бы радоваться за индустрию, но вместо радости возникают, напротив, опасения.

Операционные системы в количестве 60 штук – явление нездоровое. Веб-странички для каждой из них, которые разработчик обязан иметь на своём сайте и содержать в порядке, зачастую пустуют. Оно и понятно, разработчику главное попасть в реестр, а там трава не расти.

Так реестр калечит конкуренцию. Он стал бэкдором, через который можно проникнуть на рынок госзаказов.

Ещё реестр стал крышкой ящика Пандоры. Компания, которая держит натуральное IT-хозяйство и эксплуатирует самописный софт, добивается включения этого софта в реестр, после чего с полным формальным основанием претендует на положенные айтишникам льготы.

Софтверной отрасли такие компании откровенно вредят. Банки, «маркетплейсы» и пр. любители закосить под IT-предприятие выкачивают с рынка дефицитные кадры, мешают заказчику разобраться в содержимом реестра, а если они ещё и «производят» ОС или СУБД, то при неблагоприятном раскладе могут заставить честного производителя ПО тратить ресурсы на адаптацию софта под доморощенную платформу.

Реестр неспособен адаптироваться

За семь лет реестр не раз модернизировался. В него включали ПО, произведённое в странах ЕАЭС, «улучшали» классификацию программных продуктов.

Глагол взят в кавычки потому, что улучшением бюрократические игры в классификатор не являются. Классификатор делался ровно так же, как великий комбинатор создавал полотно «Сеятель».

Воздержимся от теоретизирования с апелляциями к Линнею, ограничившись вместо этого примером: в классификаторе нет класса «веб-сервер», зато есть непостижимый класс «связующее ПО».

И это не единичная несуразица. Вместо настоящих улучшений, исправления ошибок классификатора имеем бессистемные мутации.

Что мы делаем не так

И в нулевые, и в десятые годы специалисту было ясно, что привычка к безудержной закупке задорого импортного ПО, которую мы сегодня пытаемся преодолеть, до добра не доведёт. Профилактические меры, однако, не принимались.

К сожалению, нет никакой уверенности в том, что уж теперь-то мы, обучившись на собственных ошибках, сделаем всё как надо.

Необходимо задаться вопросом: что сегодня делается не так, что надо предпринять.

На прошлой неделе Postgres Professional представила итоги года работы на своём – СУБД – рынке. С квалифицированной помощью заместителя гендиректора, руководителя комитета АРПП по интеграции российского ПО Ивана Панченко у корреспондента D-Russia.ru была возможность обсудить этот вопрос.

В сухом остатке три пункта: не подменять достижение технологического суверенитета импортозамещением; прекратить унижать учителей и преподавателей вузов; выработать стратегию IT-развития.

Импортозамещение <> технологический суверенитет

В настоящее время от термина «импортозамещение» правильно было бы вовсе отказаться.

Импортозамещение не может быть стратегической задачей. Стратегическая задача – обрести технологический суверенитет, т.е. способность сделать то, что делать необходимо. Примеров суверенного ПО в России достаточно. Postgres Professional, вторая в мире компания по вкладу в разработку СУБД Postgres (как правильно, с сохранением суверенитета, участвовать в open source – отдельная тема). «1С». «Яндекс». Разработчики nginx остались в России, и у них есть хороший веб-сервер. Videomost от Spirit DSP. ПО Elcomsoft для криминалистов. Это, повторимся, лишь отдельные примеры.

Классификатор ПО должен уметь прежде всего разграничивать продукты на технологически суверенные и остальные. Как это обеспечить – не бином Ньютона, говоря словами булгаковского персонажа. Здесь в подробности входить опять-таки не станем, текст и без того выходит длинным, констатируем только, что задача – при желании и наличии воли – решаемая.

Школьные учителя и преподаватели вузов

То, что происходит со средним образованием, граждане России знают по собственному опыту, живописать подведомственную министерству просвещения картину не будем. Есть надежда на то, что это знание имеет и политическое руководство. Войны, технологические в том числе, выигрываются школьными учителями (простите за необходимую банальность), а дефицит кадров, испытываемый индустрией, начинается в средней школе (там же и должен преодолеваться). Подробнее можно прочесть здесь – лучше декана ИТМО, воспитавшего десятки чемпионов мира по программированию, проблему не объяснит никто.

Реформа высшей школы прошла стадию вивисекции вузов и системы отбора абитуриентов, но, как ни удивительно, система избежала гибели. Это не значит, что университетским профессорам не следует платить, и продолжать требовать с них, педагогов, научные статьи, как надои с колхозной коровы. Педагог не обязан быть учёным. Он обязан учить сложным вещам так, чтобы учёными становились его студенты.

Стратегия

Проблемы IT-развития у нас осознаются спорадически, иной раз, как, например, сейчас, при посредничестве жареного петуха. А стратегии IT-развития страна как не имела, так и не имеет.

Отсюда многолетние шарахания – то ОЭЗ (2005), то «национальная программная платформа» (2010), то «сквозные технологии» (что это?).

Где наше место в международном разделении IT-труда? Каковы наши возможности это место занять и когда? Где именно нужен IT-суверенитет, чтобы нам жилось безопасно? Что такое «импортозамещение»? Сколько, наконец, стране надо операционных систем? Каких?

И включите в стратегию IT-развития повышение заработной платы учителей, на Минпрос надежды мало.

Может не совпадать с позицией редакции